"Родственники уже приезжали прощаться, а он взял - и не умер"
Тридцать лет назад все было так же. Так же куковала кукушка. Прилетали аисты на гнездо. Плакали прозрачным соком проснувшиеся в апреле березы.
Люди, прошедшие через Чернобыль, и тридцать лет спустя готовы говорить о нем часами.
Как ни страшно звучит, но это - самое настоящее, как утверждают многие, что случилось с ними в жизни.
И поэтому они до сих пор там - в обожженной Припяти, у четвертого реактора, в российских и белорусских деревнях, где в ту весну шли радиоактивные дожди и дули чернобыльские ветра...
В зоне отчуждения, куда другим дороги нет.
Вячеслав Корнюшин, глава брянского «Союза Чернобыля».
Красная Гора, Барсуки, Заборье, Нижняя Мельница… Эти уничтоженные села и поселки сохранились лишь на старых картах.
В приграничной с Украиной Брянской области всего от радиации пострадало 900 населенных пунктов.
Ныне здесь живут чуть больше трехсот тысяч человек. А раньше - пятьсот с лишним тысяч. Большинство уехали, отселились, умерли. Время, как и радиация, никого не щадит.
Радиоактивный йод распадается в течение двух первых недель после аварийного выброса. Цезий хранится в почве 90 лет. Стронций - и того дольше. Со временем уходит в землю отрава, смывается дождями и половодьем. Но не сразу, не сразу…
26 апреля 1986 года была суббота. После выходных вышли на работу радиологи - и увидели, что фон зашкаливает, но решили, что это сломались приборы... Только через несколько недель стало понятно, что произошло. А до этого, так же, как в облученном Киеве, брянские рабочие спокойно шагали на первомайской демонстрации, сажали картошку в огородах, вовсю играла гармонь…
Юрий Бобров, свидетель тех событий:
«Через несколько дней после 1 мая вызвали меня в обком. Проводил совещание тогдашний первый секретарь Анатолий Фомич Войстроченко. «Товарищи, - сообщил он. - Вражеские голоса сеют слухи, что в Чернобыле произошла авария…» Он так осторожно вещал, что стало понятно: так оно и есть. Молчать, видимо, было уже нельзя, поступило распоряжение из Москвы. Первый секретарь и приказывает: езжайте по селам, проводите там собрания. «Но помните, что наша главная сегодняшняя задача - это возродить гармонь на селе! Вот об этом с людьми и разговаривайте». Честно говоря, я подумал, что ослышался».
Вячеслав надеется, что его дочь Настю (внизу) еще можно спасти.
До Красной Горы (как выяснится вскоре, самой зараженной точки на карте области) от Брянска - двести с лишним километров. «Меня послали в несколько населенных пунктов, - продолжает Юрий Бобров. - Еду и думаю: о чем же с ними действительно говорить? Решил пройтись по вопросам международных отношений. Стояла лунная ночь. Тишина. Только что закончился ливень. Лужи на земле были неестественного зеленого цвета и странно блестели… Потом уже я узнал, что под влиянием радиоактивного заражения из листьев был вымыт пигмент. На календаре было пятое мая».
Все придет потом. Осознание жуткой правды. Паника. Бесконечные КПП с дезактивацией и досмотром. Забой скота и плач детей. «Тревожные вертолеты летали, как в войну, над Красной Горой», - вспоминает генерал-майор Николай Тараканов. Невероятные импортные продукты, бананы и консервы, которые массово завозили в деревни, не так сильно пострадавшие от последствий аварии, чтобы люди только не сажали и не сеяли в ту весну свое. «Раньше мы все сами консервировали, а тут сплошной импорт пошел, - вспоминает Людмила Убогова, глава администрации Гордеевского района Брянской области, зоны отселения. - И вы знаете, со временем люди вообще перестали что-то свое выращивать. Разучились, что ли».
ЗОНА
Ровно за 30 лет до Чернобыля, в 1956 году, в маленьком поселке километрах в двухстах от Брянска, названном Мирным, нашли торф. Молодежь на разработки собралась со всего Советского Союза. Построили завод по производству топливных брикетов, создавали семьи, рожали…
«Переживать за себя было некогда, надо было спасать детей», - вспоминает заведующая детским садиком «Солнечный» поселка Мирный Людмила Ивановна Мазуревская. Тридцать лет назад она была совсем девчонкой - после педагогического, 24 года самой и дочке три.
«Ребятишки совсем малые, некоторым по полтора года всего. Три группы надо было эвакуировать, а они плачут, маму зовут, - вспоминает Людмила Ивановна страшные дни. - И я тоже реву».
Торфяные болота, окружавшие Мирный со всех сторон, притянули к себе радиацию. Ветер дул на юго-запад области. Детей вывозили в ночь. Вещи и игрушки брать не разрешили.
«Сильно фонило, приостановили работу до выяснения обстоятельств, - говорит Григорий Жгельский, мастер торфяного завода. - Чтобы радиация не разлеталась, торфяные горы, так называемые караваны, временно закрывали пленкой».
Так эти торфяные караваны, словно неубранные кучи мусора, и остались до сих пор. Приходили приказы сверху, чтобы перенести завод на новое место. Построили даже похожий в соседнем районе и тоже назвали его Мирным.
Мирный-2. Но жизнь там так и не пошла.
Со временем в области провели газификацию - и торф, особенно радиоактивный, стал никому не нужен. Все поглотило болото. Сегодня Мирный - городок-призрак с населением чуть больше тысячи человек, но чувствуется, что жители здесь все-таки есть, и они свою родину любят. Дороги чистые, балконы покрашены к 1 Мая в торжественный синий цвет. Как и тридцать лет назад…
БОЛЬНИЦА
Клинико-диагностический центр Брянской области. Построенный и открытый в 1993 году. С невероятными по тем временам импортными томографами и аппаратами УЗИ. «Кривая заболеваемости в первые годы после аварии резко пошла вверх, но вместе с тем и снизилась смертность, так как многие болезни, тот же рак щитовидки, удавалось захватить на ранних стадиях», - говорит Андрей Бардуков, руководитель Департамента здравоохранения Брянской области.
Чернобыль Валерия Бобкова.
У кабинета чернобыльцев - как всегда очередь. Мужчины в возрасте с толстенными историями болезней, бабушки - видно, что деревенские. «А разве среди ликвидаторов были женщины?» - интересуюсь я. «Мою дочь, например, отправили в зону отчуждения на Красную Гору. Она каждый день с автомагазином ездила по селам, продавала продукты. Я сама работала в управлении сельского хозяйства, у меня в организме нашли накопления по цезию и по стронцию», - как-то даже гордо замечает 70-летняя Александра Николаевна.
«Дети, конечно, перебрались в другие города - и слава богу, а уж мы понесем свой крест до конца», - рассуждает еще одна пациентка, Антонина Ивановна.
Пенсию дают 12 тысяч, признается эта пожилая женщина, по группе инвалидности 2300 и еще 2300 - как ликвидаторам. «Нам хватает, ничего больше не просим».
У большинства тех, кто продолжает жить в зоне отселения, основная головная боль - получить квартиру от государства. При Союзе, хоть и было положено, выделяли не так много, потом, в смутные времена, вообще перестали - и только в начале нулевых воскресили эту федеральную программу. Но тут появились и просторы для махинаций.
«Можно было сдать свое жилье и уехать в чистую зону. 6 миллиардов рублей на это выделяло государство ежегодно, - рассказывает Александр Богомаз, нынешний глава Брянской области. - Случалось, что люди свое жилье якобы сдавали, получали за него компенсацию, а продолжали жить там, где и жили. А те, кто помогал отселенцам оформить нужные документы, имели за это свой процент. Только вдумайтесь: если 3 миллиона рублей государство давало за жилье на отселение, максимум сто тысяч рублей простые люди получали на руки. Остальное шло посредникам. Сейчас эти серые схемы ликвидированы. Несколько миллиардов рублей за последние годы мы вернули в федеральный бюджет. Но проблема окончательно не решена. Те, кто получил компенсацию, а продолжает жить в зоне отселения, обязан оттуда переехать. Так ведь эти деньги людьми уже потрачены - куда им уезжать?..» - разводит руками губернатор Богомаз. Кстати, его семья тоже проживает в зоне отселения. Два сына, снохи, внуки.
«Я специально выяснил у специалистов, насколько там опасно. Мне ответили прямо: тридцать лет назад, когда вам было 25, вы могли бы пострадать. А теперь бояться нечего».
Люди ко всему привыкают. И тем не менее, по статистике, дети от облученных при ликвидации аварии родителей - на 75 процентов в группе риска. От судьбы не убежишь.
ОТЕЦ
В маленькой часовне диагностического центра встречаю Вячеслава Корнюшина, главу брянского отделения «Союза Чернобыля». Он стоит перед иконой Богородицы, что зовется «Утоли мои печали».
«Я должен был умереть в Чернобыле. Носовая перегородка с детства искривлена, на станции дышал ртом, а не через нос, как все. Началась острая лучевая болезнь. Измерили меня японским аппаратом, билеты выдали - и отправили срочно домой. Я был источником заражения для других. Вылетели все зубы, выпали волосы… Бросила жена... Безразличие наступило полное. Мне было все равно, что со мной будет».
8 месяцев Вячеслав Корнюшин ждал смерти. Родственники уже приезжали к нему прощаться. А он взял - и не умер.
Может быть, выжил как раз для того, чтобы в 1987 году создать в Брянске первую в России организацию чернобыльцев. До этого никто тут такими вопросами не занимался, хотя возвратившихся из зоны ликвидаторов с каждым годом становилось все больше.
Его младшей дочери Насте исполнилось четыре, когда на море ей стало плохо. Температура сорок и синяки по всему телу. Наконец врачи сказали, что у девочки - редкая пластическая анемия. «У Насти в крови ничего не осталось. Ни гемоглобина, ни лейкоцитов, ни эритроцитов - все как вода», - переживает отец.
Вячеслав с женой специально родили третьего сына Еремея как донора для Насти - остальные родственники, в том числе и их старшая дочка Даша, не подошли. Но и у младшего малыша оказались не те показатели. «Мы ко всему уже готовы - каждые пятнадцать минут Насте нужно принимать специальные препараты, но вылечить ее они не могут. В заграничных клиниках запросили 15 миллионов рублей, а гарантии - не больше 20 процентов. Нам бы только еще год протянуть или два - мы с женой верим, что лечение от этой болезни обязательно придумают!»
Про Настю Корнюшину, которой сейчас 9 лет, знает даже Путин. В августе 2011-го, на встрече с представителями региональных общественных организаций и обществ инвалидов, президент сам подошел к Вячеславу Корнюшину, спросил, чем может помочь. «А чем тут поможешь?.. - горько усмехается отец. - На всю нашу Брянскую область - единственный ребенок с таким заболеванием. В школу Настя не ходит. Гостей у нас никогда не бывает, друзей у дочки тоже нет. Насте нужна совершенно стерильная атмосфера. Она будто светится изнутри. У нас за городом небольшой участок земли, он находится за высоким забором, рядом лес, мы ненадолго выезжаем туда, снимаем с Настеньки респиратор, чтобы она могла хоть немного подышать чистым воздухом…»
ХУДОЖНИК
Автопортрет Валерия Бобкова.
«Я никогда не жалел о том, что в моей жизни был Чернобыль, - вспоминает сегодня 68-летний художник Валерий Бобков. - Не жалел об ожоге сетчатки и шести операциях на глазах. Левый так и не спасли. Правый - видит, но плохо. Для художника это смерти подобно. Спасибо жене Нине, что была рядом все эти годы… 127 картин, чернобыльская серия, самое главное, что я успел сделать в своей жизни, - они дали возможность больным и пострадавшим от радиации детям выехать на лечение. Мне кажется, только для этого они и были когда-то созданы…»
Художник Валерий Бобков живет в далеких Чебоксарах.
Большинство своих чернобыльских картин он написал в опустевшей Припяти, проведя в 1988 году целых шесть месяцев в этом городе практически безвыездно. Для того чтобы отправить оттуда потом его картины на большую землю, их пришлось дезактивировать. Те, что не прошли дозиметрический контроль, сожгли.
Первый раз в Чернобыль Валерий Бобков приехал по приказу, обычным ликвидатором. «В нерабочее время я просил политотдел разрешить мне делать зарисовки с мест, этюды. Уехать домой должен был в декабре, но вместо этого попал в больницу с тяжелой формой лучевой болезни».
Инвалидом 2-й группы Валерий Бобков снова вернулся в Чернобыль. На этот раз - добровольно. «Я настолько плохо себя чувствовал, думал, что уже и не встану, не смогу работать, картины Чернобыля - последнее, что я сделаю в своей жизни».
Прощание с Припятью. Саркофаг и разрушенный реактор. Одичавшие собаки и кошки. Старики-самоселы, без разрешения вернувшиеся в зону отчуждения. Плачущие иконы Чернобыля…
Иностранцы предлагали ему продать чернобыльскую серию за любые деньги. Тогда, в начале 90-х, тема аварии была у всех на слуху. Европа, Австралия, даже Аляска - где только не побывали его работы. «От гонораров отказывался. Но попросил, чтобы на вырученные деньги отправили лечиться за границу облученных детей».
В 94-м году Валерий Бобков вместе со своей выставкой попал в Италию и Ватикан. Выехал с красками к вулкану Везувию. Тому самому, что много тысяч лет назад погубил Помпеи. «Мне показалось, что это будет символично. Помпеи - месть природы за самонадеянность человека, итальянский Чернобыль».
Вскоре на виллу, где жил художник, нагрянул с визитом важный католический кардинал. «Одному большому человеку понравился ваш Везувий, он сказал, что это сердце Италии, и просил доставить вас к нему в гости».
То был папа римский Иоанн Павел Второй.
При личной встрече в подарок от понтифика Валерию Бобкову вынесли серебряный крест с бриллиантом на тонкой цепочке. «Но я ответил, что наш крест - другой, православный, а вот цепочку возьму. Почему бы не взять?..» - вспоминает мастер.
Одна из картин Валерия Бобкова, посвященных гибели Помпеев, была подарена папе и хранится сейчас в музее Сикстинской капеллы.
А за проявленный в Чернобыле и Припяти героизм художник Валерий Константинович Бобков имеет два ордена - «За личное мужество» и Дружбы народов.
ГЕНЕРАЛ
Николай Антошкин. Фото: клуб героев.рф
А этот человек получил за Чернобыль Героя Советского Союза. Генерал-полковник. Депутат. Глава Клуба Героев. В 2016 году Николай Антошкин был выдвинут еще и кандидатом на Нобелевскую премию мира.
Руководитель сводной авиационной группы, весной 86-го по нескольку раз в день Антошкин поднимался в зараженный радиоактивными выбросами воздух.
…Приказ главы правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС Бориса Щербины был таков: «Нам нужны вертолеты, и прямо сейчас». Ученые решили, что засыпать реактор будут песком.
Для сброса десяти мешков песка необходимо было зависнуть над жерлом реактора на три-четыре минуты. Мешала 150-метровая труба четвертого блока. При взлете и посадке работающими винтами с поверхности земли сдувало высокорадиоактивную пыль. Летчики опытные, многие недавно вернулись из Афгана…
«У меня член правительственной комиссии Валерий Легасов спрашивал: «Ты сколько летчикам говоришь рентген в час на высоте?» - «1000–1500». А он: «Нет, ты их обманываешь. Там 3000–3500».
…Первые вертолетные площадки находились в 500–800 метрах от реактора. Как только радиационный фон увеличивался, их отодвигали дальше. На каждой из площадок были свой руководитель полетов и бригадир с радиостанцией, группа бойцов - солдат запаса, «партизан».
«Однажды мне передали по рации, что «партизаны» взбунтовались: «Высокий уровень радиации, не будем работать». Я у них спрашиваю: «Кто перед вами? Генерал. В зоне - с первого дня. Как увидите бегущего генерала, так тоже бегите. А пока он не бежит, вы должны работать».
В конце дня техника шла на дезактивацию, летчики - в баню. Каждому побывавшему в зоне ежедневно меняли форму и ботинки. Вот только поменять организм было уже нельзя…
27 первых экипажей. Характерный «радиационный загар» на лицах. Сильное поражение радионуклидами щитовидной железы, лимфатических узлов и печени. В крови - соли урана и плутония, во рту - сухота, привкус ржавого железа.
А под толщей неба, которая держит машину в воздухе, - развороченное чрево реактора, невидимая, неосязаемая и оттого такая вроде бы не страшная на первый взгляд смерть…
За 10 суток в зоне я тоже нахватался радиации, - продолжает генерал. - Получил примерно 605–608 рентген. Когда приехал домой, проспал полтора суток - жена будила, поила чаем, а затем снова проваливался в сон.
В небытие его лицо снова обжигало страшное пекло и душил запах газа. Температура в кабине вертолета - словно в бане: шестьдесят градусов и поболее. Радиационная пыль жирным налетом оседает на приборах и людях…
В киевском госпитале медики от Антошкина шарахались. Счетчик излучения при его приближении начинал жужжать что есть сил. Вип-пациенту дали витамины и еще снотворного. Николай Тимофеевич снял пижаму, надел форму с лампасами и перелез через забор - сбежал генерал. Не от опасности - наоборот.
А его подчиненные вырывали из историй болезни листы, где было написано, сколько рентген они получили. Не представляли себе жизни без неба…
«ПАРТИЗАН»
Виктор Никульцев.
«Если бы мне в те дни сказали - бросайся на реактор, как на амбразуру, я бы точно бросился», - совершенно серьезно утверждает мой следующий герой.
Виктор Никульцев - рядовой «партизан» Чернобыля. Обыкновенный рабочий парень. Один из полумиллиона таких же, как он, парней, прошедших через горнило ЧАЭС.
«Повестка мне пришла весной 87-го, через год после аварии. Вообще не должны были меня брать в «партизаны» - я же только после армии, холостой, без детей. Молодых все же старались не трогать. Мать умоляла отца: «Сходи в военкомат, попроси!» Но батя наотрез отказался. Отец у меня кремень: во время войны был малолетним узником концлагеря, а дед - командир партизанского отряда».
В мае 87-го организацию ликвидационных работ отладили четко: каждый знал свое место и свои обязанности. До ЧАЭС добирались двумя машинами. Первая, более «чистая», довозила до поселка Лелев. «Богатейший когда-то совхоз был, - вздыхает Виктор. - И дома такие красивые, красным гранитом украшены. А какие яблоки на ветках в тот год висели! Размером с пол-арбуза! Но нам их рвать не разрешали…»
Громадина станции, накрытая непроницаемым саркофагом; военные грузовики, сновавшие туда-сюда; жизнь, кипевшая, как в муравейнике, - сотни, тысячи одинаковых «партизан»-муравьев. Вечерами приезжали артисты. Виктор «захватил» Барыкина, Розенбаума, а вот на Аллу Пугачеву, о чем горько сожалеет, не попал.
Рыжел вдалеке облученный лес, в нем когда-то вешали настоящих партизан. Ходить туда было запрещено. Вообще нельзя было выходить из строя. Где все, там и ты.
Когда «партизан» набирал свою норму излучения, его отправляли домой. В 86-м году это было 25 рентген. С 1 мая 87-го года - 10. 25 июля 1987-го поступило срочное распоряжение, чтобы 20-летних - таких, как Виктор, - убрать из зоны немедленно. Возвращались обратно через Киев. В этот раз им даже дали погулять по Крещатику. «А я до этого даже в Москве ни разу не был, - пожимает плечами Виктор. - Все к нам подходили, хлопали по плечам: мы же в камуфляже, и на груди - надпись «Чернобыльская АЭС».
То, что Чернобыль не прошел для него даром, Виктор понял только через пять лет. Ему было 25, когда начали «рассыпаться» сосуды. Тогда это старались не связывать с Чернобылем. Не то что сосуды - страна распадалась. Про льготы ликвидаторам старались забыть.
«Что греха таить, лично я отстоял в очереди на жилье больше десяти лет. Я понимаю, что таких, как я, очень много, всем не поможешь, так что я не в обиде…» Сейчас Виктору Никульцеву - 50. Но при этом он - молодой отец. Сыну и дочке - меньше десяти лет. «Я женился очень поздно, за сорок; все говорили, что я специально выжидал, чтобы радиация вся вышла. Да нет, просто так получилось».
Уходят на пенсию бывшие ликвидаторы, когда-то мальчишки. «Хотел бы я вернуться в Чернобыль, в свою юность, посмотреть, как оно там? - спрашивает сам у себя Виктор. - С другой стороны думаю: а зачем?..»
БЕРЕЗОВЫЙ СОК
А у ворот дома сельчан-пенсионеров Ивана Семеновича и Валентины Александровны Боборико растут березы. Зрелые деревья, крепкие стволы обмотаны белыми тряпицами, а по ним в полулитровые пластиковые бутылки течет сок. «Мы, бывает, и по сорок банок с женой закатываем, - гордится хозяин. - Да ты не бойся, пей!»
Перед поездкой в опасную зону Галина Романова, заведующая отделом радиационной медицины клинико-диагностического центра Брянской области, сразу предупредила меня, что местные будут кормить. Причем усиленно.
«Когда наши первые бригады медиков отправились по зараженным районам, шли к нам с детьми, целыми семьями. И, конечно, люди несли с собой гостинцы. А как не взять?.. Мы обычно успокаивали себя тем, что из того, что съедено одноразово, в организме ничего не остается. Но у тех, кто постоянно там живет, вредные накопления идут, конечно. А так, один раз, угоститься не опасно. И людям приятно будет: к ним сейчас со стороны мало кто приезжает».
На секунду задумавшись о том, сколько же здесь рентген, выпиваю целую кружку сока. Холодный сок, правильный. «Да от одного стакана, чай, ничего не будет, - будто настоящий доктор, успокаивает меня и Иван Семенович. - Мы же тридцать лет тут живем - в зоне отселения, и ничего. Живы. Внуки к нам на каникулы приезжают. Скотину растим, ягоды собираем, грибы… Тебе, кстати, белых с собой баночку в Москву не дать?»
Чистая вода. Чистая земля. Чистый воздух и ветер. Этого так мало, так естественно - и так много. Это становится понятно тому, кто однажды все потерял.
Но невозможно вечно помнить о плохом, ждать плохого. Птицы возвращаются на прежние места и снова вьют там гнезда. А что же люди…
Екатерина САЖНЕВА, Брянск-Москва.
На момент 30-летия после ядерной катастрофы в Чернобыле, более 1000 молдован из почти 3500, участвовавших в ликвидации последствий, умерли.
А остальные находятся между жизнью и смертью. Советские власти того периода избегали огласки о последствиях ядерной катастрофы. В результате по возвращению с той злосчастной миссии многие «чернобыльцы» завели семьи и родили детей. Некоторые из которых уже пришли в этот мир больными, либо с различными отклонениями. Несмотря на то, что очевидна связь между случившимся и последствиями, наши власти считают, что «нет никаких отклонений», а после 18 лет за такими детьми перестают вести наблюдение и не предоставляют медикаменты, или бесплатное лечение в санаториях.
На главной ядерной станции Украины прогремел взрыв утром 26 апреля 1986 года. Причина: человеческий фактор. Прилегающая зона была заражена радиацией в несколько сот раз превышающей радиацию после взрыва атомной бомбы. Из пострадавших регионов эвакуировали более 300 тысяч человек. Для молдован, участвовавших в ликвидации последствий катастрофы, жизнь разделилась надвое: до Чернобыля и после. О том, насколько серьезно усугубилось здоровье посланных туда, было сделано затем много исследований, а вот о судьбе детей ликвидаторов известно очень мало.
«Я бы никогда не женился и не родил бы ни одного ребенка»
Ион Кайсын из села Талмаза, район Штефан-Водэ, - один из молдован, который в 1986 году был в Чернобыле. Тогда он только отпраздновал свое 19-летие, в лучах радиации, и пробыл в зоне около полутора лет. По возвращению домой у него уже стало шалить здоровье. Женился Ион в 25 лет, а в 1993 году в семье появилась девочка. «Она родилась полностью здоровой, но в три месяца у нее неожиданно резко подскочила температура, мы отвезли ребенка в больницу и там она скончалась», - вспоминает с ужасом Ион. Супруги Кайсын не хотели признавать, что это связано с последствиями облучения. В 1994 они родили еще одну девочку и назвали ее Елена. Ребенок был здоровым и развивался нормально, поэтому они решили пополнить семейство и в 1998 в семье появился Николай. «Когда Лене исполнилось 5 лет, у нее стало темнеть в глазах. Мы отвели ее в больницу и там сказали, что у нее рак одного глаза. Чтобы избежать болезни, пришлось его удалить, с тех пор моя девочка - с одним стеклянным глазом. Сейчас ей 22 года, она учится в Кишиневе. Она умная, но по физическому развитию отстает от своих сверстников: худенькая и низенькая. Ее можно принять за 7, или 8-классницу», - рассказывает отец. Сын Николай к своим 18 годам развился нормально, но в последнее время и он старадает от проблем с давлением.
Помимо проблем детей Ион признался, что и его жена была вынуждена бороться с раком. Как члены семьи, так и родственники винят во всем Иона. «Все отдалились от меня. Жена постоянно говорит, что все что случилось - из-за меня. Дочка не разговаривает со мной. Родственники смотрят косо. Вот уже 10 лет подряд я хожу из одной больницы в другую, стало сложно передвигаться. Медики не могут поставить диагноз. У меня сильные боли в ногах, в голове, в сердце, но не это больше всего меня гнетет, а отношение близких. Я все равно их люблю! И прошу прощения за то, что они мучаются! Если бы я мог вернуть время назад, никогда бы не женился и не родил бы ни одного ребенка. Они не должны страдать из-за меня. Но я не виноват ни в чем. Я понятия не имел тогда, куда меня отправляют».
Ион считает, что в его бедах виновата чернобыльская радиация и говорит, что ему страшно за своих будущих внуков, которые могут быть поражены последствиями еще больше.
Родился с пороком развития обеих ног
Радиация сказала свое слово и в семье из села Рэзень, Яловены. В 1987 году Анатол Плешка, имевший тогда 23 года, провел два с половиной месяца среди облученных объектов в зоне радиации. Приехал оттуда ослабленным, но через четыре года восстановился и решил начать жизнь заново. В 27 лет женился и вскоре на свет появились две девочки. Позже появился и мальчик, но как только его увидели акушеры, сразу же сказали, что у малыша порок развития обеих ножек.
Несмотря на то, что специалисты предупреждали, что потомки мужчины могут иметь проблемы со здоровьем, Анатол не испугался риска. «Без детей не имеет смысла жить. Это было ужасной глупостью брать туда в Чернобыль молодых неженатых парней. Я не жалею, что дал рождение детям, и если бы повернуть время вспять, то поступил бы так же», - убежденно говорит мой собеседник.
Он считает, что виновата во всем радиация. На сегодняшний момент его сын имеет II группу инвалидности и получает ежемесячно по 480 леев. Как Анатол, так и старшая его дочь страдают различными заболеваниями.
«Она не знает из-за чего случилось такое несчастье»
На севере страны мы встретили еще одного ликвидатора Чернобыльской АЭС. Он согласился говорить только с условием сохранения конфиденциальности, поэтому назовем его Валерий. Он тоже был в Чернобыле в 1987 году и провел там чуть меньше двух месяцев. Ему был 21 год, он не был женат и понятия не имел, что его ждет. По приезду домой он провел несколько месяцев в больнице. Спустя пять лет после злосчастной «миссии» Валерий женился. «Мне сказали, что должно пройти 4-5 лет, пока обновится кровь, но все осталось по-прежнему. Первая моя дочь родилась здоровой и сейчас чувствует себя хорошо. Но проблемы у младшей дочки, которой исполнилось 12 лет. Сразу после рождения врачи установили, что щитовидная железа ребенка работает неправильно и не производит гармонов, необходимых для нормального развития», - говорит мужчина.
Девочка каждый год ездит в санаторий, помимо этого проходит лечение по несколько недель, в течение которых медики прописывают ей медикаменты согласно возрасту. Валерий признается, что еще не говорил со своей дочкой о Чернобыле. «Она не знает из-за чего случилось такое несчастье. Многие говорят, что дело вовсе не в радиации, но это басни. После того, как я там был, больше молодых людей, не имеющих детей, не брали. Видимо, только тогда поняли, что радиация повредит потомкам. Никто об этом открыто не говорит, но очевидно, что знали намного больше того, что говорилось».
Мужчина недоволен тем, что его дочь после 18 лет (и другие дети ликвидаторов) не будут получать бесплатно необходимые медикаменты и иметь бесплатный доступ в санатории. «До 18 лет есть проблемы, а после что, они резко пропадают?! Так получаетя. Это бред», - возмущается мужчина.
Людмила Корецки, глава Лаборатории радиобиологии и радиационной гигиены при Национальном центре Общественного здоровья считает, что потомки тех, кто был в Черньбыле, более подвержены опасности, чем их дети. «Многие из таких детей имеют задержки в физическом и умственном развитии. Ребенок 12 лет имеет уровень развития 5-6 летнего. Есть и здоровые дети, но большая часть все-таки страдает от различных проблем».
По словам Людмилы Бешлягэ, вице-председателя Союза «Чернобыль» в Молдове, официальная позиция Министерства здравоохранения очень удобна. «Они говорят, что те более 1700 детей «чернобыльцев» не имеют никаких отклонений. Эту ситуацию даже никогда не анализировали, а степени инвалидности, выдаваемые таким детям, тоже не по причине радиации, якобы».
Мы попытались связаться с работниками Министерства, но они сказали, что им нужны указания «свыше», чтобы ответить на вопросы, касаемые катастрофы в Чернобыле.
Официальные данные показывают, что в настоящий момент в РМ насчитывается 1740 человек, рожденных в семьях, где один, или оба родителя были в Чернобыле. До возраста 18 лет такие дети получают бесплатно определенные медикаменты, госпитализируются не несколько дней в году и получают направление в санаторий. После совершеннолетия дети ликвидаторов Чернобыльской АЭС остаются без государственной поддержки.
Тридцать лет назад, 26 апреля 1986 года, в 1 час 24 мин. случилась авария на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС. Взрывы, произошедшие вследствие очередного неудачного испытания турбогенератора, продолжались с 1:23:38 до 1:23:47—1:23:50, после чего реактор был полностью разрушен. Непосредственно в момент взрыва погибли два человека. Последствия для всего человечества оказались катастрофическими: выброс из одного реактора примерно в 100 раз превысил радиоактивное загрязнение от бомб, сброшенных в 1945 году на Хиросиму и Нагасаки. В результате аварии произошёл выброс в окружающую среду радиоактивных веществ, в том числе изотопов урана, плутония, йода-131 (период полураспада — 8 дней), цезия-134 (период полураспада — 2 года), цезия-137 (период полураспада — 30 лет), стронция-90 (период полураспада — 28 лет). Период полураспада - это срок, в течение которого сила излучения падает в два раза. И после этих сроков радионуклиды продолжают существовать в природе. Один атомный реактор в итоге загрязнил половину территории земного шара. Взрыв был зафиксирован всеми станциями контроля радиационной безопасности в мире.
Чернобыльская АЭС после аварии. Апрель 1986 года.
В поле радиоактивного облучения непосредственно после взрыва (апрель-май 1986 года) оказалось около 400 миллионов человек. С первых же минут Чернобыльская трагедия, не говоря уже о её технических (и тоже трагических) аспектах стала развиваться по двум параллельным направлениям: это героизм людей и трусость государств. Не только властей СССР.
Это уже история, каждая минута которой стоила жизни тысячам людей. И ещё будет стоить. Потому что последствия Чернобыльской катастрофы продолжаются до сих пор. Некоторые - нарастают.
Первое сообщение об аварии на Чернобыльской АЭС появилось в советских СМИ 27 апреля, через 36 часов после взрыва. Диктор местной радиотрансляционной сети в городе Припяти сообщил о сборе жителей города и временной эвакуации.
После первой оценки масштабов радиоактивного загрязнения стало ясно, что необходима полная эвакуация города Припяти, которая и была проведена 27 апреля. В первые дни после аварии были эвакуированы жители из 10-километровой зоны вокруг АЭС. В последующие дни были эвакуированы жители населённых пунктов из 30-километровой зоны.
Людям запрещалось брать с собой вещи, детские игрушки, многие были эвакуированы в домашней одежде. Не разрешали брать с собой домашних животных. Официально сообщалось, что эвакуированные вернутся домой через три дня. Власти знали, что это ложь.
Они владели уже полученными данными радиационной разведки, которые показывали, что произошла крупнейшая в истории мировой атомной энергетики авария. Несмотря на это, ни 26, ни 27 апреля жителей не предупредили о существующей угрозе жизни и не дали никаких медицинских рекомендаций, как следует себя вести, чтобы уменьшить влияние смертельно опасного радиоактивного загрязнения.
На закрытом заседании Политбюро ЦК 28 апреля 1986 года партийные начальники СССР решали, нужно ли вообще давать обществу информацию об аварии на Чернобыльской АЭС и если да, то какую именно. Вопрос о том, чтобы сообщить людям о масштабе произошедшей катастрофы и реальной угрозе жизни миллионов людей, дать указания о правильном поведении в зоне заражения, вообще не рассматривался.
28 апреля 1986 года в 21:00 ТАСС передал первое краткое информационное сообщение, в котором каждое слово прошло цензуру: «На Чернобыльской атомной электростанции произошёл несчастный случай. Один из реакторов получил повреждение. Принимаются меры с целью устранения последствий инцидента. Пострадавшим оказана необходимая помощь. Создана правительственная комиссия для расследования происшедшего».
В те же часы, когда иностранные средства массовой информации уже говорили об угрозе для жизни людей, а в телепрограммах демонстрировались карты воздушных потоков в Центральной и Восточной Европе, в Киеве и других городах Украины и Белоруссии проводились праздничные демонстрации и народные гуляния, посвящённые Первомаю. Более того, именно проведением массовых манифестаций с участием миллионов людей, в том числе детей, советские власти намеренно показывали народу и миру, что якобы ничего серьезного не произошло.
Руководители СССР и союзных республик объясняли своё решение необходимостью предотвратить панику среди населения. Кажется, они сами верили в свою ложь: первый секретарь Компартии Украины Владимир Щербицкий привёл на демонстрацию в Киеве 1 мая 1986 года своих внуков.
16 февраля 1990 года Владимир Щербицкий скоропостижно скончался, до сих пор некоторые историки считают его кончину самоубийством: 17 февраля, в день своего рождения, он должен был давать свидетельские показания в Верховном Совете УССР о событиях, связанных с аварией на Чернобыльской АЭС.
До сих пор неизвестно, сколько людей точно приняли участие в ликвидации последствий аварии. Секретные распоряжения советских властей требовали «не отражать факт привлечения к указанным работам…» И не отражали. Потом люди не могли добиться признания своего статуса как участника ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС.
Ликвидаторы работали в опасной зоне посменно: те, кто набрал максимально допустимую дозу радиации, уезжали, на их место приезжали другие. Основная часть работ была выполнена в 1986-1987 годах, в них приняли участие, по официальным данным, примерно 240 тысяч человек. Общее количество ликвидаторов только со стороны СССР составило не менее 830 тысяч человек . Число российских ликвидаторов с дозами облучения выше 100 мЗв (10 бэр) составило, по официальным данным, около 60 тысяч человек.
Средняя продолжительность жизни участника ликвидации аварии на Чернобыльской атомной станции в России составляет 46 лет. Но до сих пор в свидетельстве о смерти в большинстве случаев не указывается радиоактивное облучение.
Точное число погибших в результате катастрофы до их пор неизвестно и, скорее всего, не будет известно: по указаниям властей причины смерти, связанные с радиоактивным излучением, скрывались как сразу после катастрофы, так и в последующие годы.
Всеми своими действиями государство подчеркивало и подчеркивает: произошло страшное, но не настолько страшное, чтобы называть это Катастрофой.
Но произошла именно Катастрофа.
Многие считают, что Чернобыль — это Украина, Белоруссия и Россия, но только 47% радионуклидов осели на территории этих стран, а все остальные - в других местах. Выпадения из чернобыльских облаков затронули территории, на которых жило в 1986 году не меньше трех миллиардов человек. В 13 европейских странах территории были загрязнены более чем на 50% и ещё в 8 - более чем на 30%.
Радиоактивно загрязнёнными оказались территории не только Европы и Азии, но и Северной Америки и Северной Африки. Чернобыльские радионуклиды достигли Антарктиды. Вне границ бывшего СССР в Европе особенно загрязненными оказались земли Австрии, Финляндии, Швеции, Норвегии, Германии, Швейцарии, Румынии, Великобритании, Италии, Франции и Греции.
Через 30 лет после Чернобыля на зараженных территориях Беларуси, Украины и России живет 5 млн человек, в том числе 800 тысяч детей. На этих землях в 1985 году было 80% здоровых детей, через 20 лет их было меньше 20%.
В настоящее время до 90% дозовой нагрузки жители Чернобыльских регионов Беларуси, Украины и России получают за счёт потребления радиационно загрязнённых местных продуктов питания.
Официальные организации, в том числе международные (МАГАТЭ - Международное агентство по атомной энергетике и Всемирная организация здравоохранения) скрывают масштаб Катастрофы по договоренности между собой.
«Всемирная организация здравоохранения, в нарушение клятвы Гиппократа, обязалась не говорить ничего плохого про радиацию без консультации с атомщиками, поэтому официальным цифрам верить нельзя», — отмечает член-корреспондент Российской академии наук, доктор биологических наук Алексей Яблоков, один из ведущих авторов фундаментального научного исследования «Чернобыль: последствия Катастрофы для человека и природы» , только что вышедшего в свет шестым изданием.
По прямым указаниям властей в течение первых трех лет (самых важных для понимания масштаба первичного заражения людей) медицинская статистика намеренно и необратимо искажалась.
Независимые специалисты считают, что из-за прямой зависимости от чернобыльского облучения в течение 30 лет умерло не меньше 1 миллиона человек.
Число жертв Чернобыля будет расти ещё несколько поколений.
Уровни внешнего облучения растений и животных в 1986 году во многих местах были в сотни и тысячи раз выше природного фона. Почвенный покров на столетия превратился в главный накопитель чернобыльских радионуклидов, и экосистемы почв подвергаются наибольшей радиационной нагрузке.
В последние годы наблюдается вторичный разнос радионуклидов. Особенно это связано с природными пожарами — торфяными и лесными. Даже за тысячи километров от места аварии — в Швеции, Турции — в 2010 году снова были обнаружены чернобыльские радионуклиды.
Попадая в поверхностные части растений, радионуклиды вновь включаются в пищевые цепочки. Это ведет к росту внутреннего облучения и общей дозовой нагрузки для населения загрязненных территорий.
Зараженные радиацией участки до сих пор располагаются в 14 регионах России, продукты оттуда расходятся по всей стране.
Но власти большинства стран до сих пор скрывают реальные масштабы Катастрофы - упорное нежелание признавать ответственность властей, платить жертвам и пострадавшим при ликвидации аварии перевешивает человеческий инстинкт сострадания.
Официальные публикации практически во всех странах на протяжении всех 30 лет после Катастрофы приуменьшают ее последствия.
Власти не желают тотально контролировать уровень радиоактивного загрязнения почв, вод, продуктов, полагая, что естественный распад радиоактивных веществ сам очистит природу. Это не так. И власти это знают. Не случайно обязательной составной частью проверки питания руководителей государств до сих пор является радиационный контроль. А народ ест то, что выращивает и покупает.
Для России сокрытие реальных последствий Чернобыля на официальном уровне имеет дополнительный политический аспект: страна, обладающая ядерным оружием и считающая его одним из основных инструментов своей внешней политики, стремится приуменьшить уровень ядерной опасности вне зависимости от её источника.
Главным требованием общества и 30 лет спустя после Чернобыля остается одно - правда.
Правда о самой катастрофе - и пока она не установлена с абсолютной точностью, нельзя продвигаться вперед в атомной энергетике без риска повторений Катастрофы.
Правда о погибших - потому что каждый из них заслужил вечную память за свой героизм, сохранивший жизни сотням миллионов людей.
Правда о пострадавших - потому что все они нуждаются в дорогостоящей помощи каждый день, а тридцать лет назад они просто не могли защититься от смертельного облучения, государство послало их жертвовать здоровьем и рисковать жизнью, и они не отказались поехать в логово радиоактивной смерти.
Правда о состоянии природы - потому что мы являемся её неотъемлемой живой частью. И если от радиации умирает природа - мы умираем вместе с ней.
Правда нужна всем - и не только сотням миллионов облученных, но всем нам - живущим вместе с ними. Человечество как биологический вид абсолютно едино.
Радиация носит всепроникающий характер. Точно такой же всепроникающий характер носит ложь. Радиация лжи, радиация умолчания после аварии на Чернобыльской АЭС поразила многие государства, в том числе Россию. Она принесла последствия, сопоставимые с самой аварией. Лжи не видно. И тем страшнее её поражающий эффект.
Очищение от лжи - первое и главное условие преодоления последствий Чернобыльской Катастрофы.
У Марийки характер строгий. Сказала, что не будет о себе говорить - и не говорит! Возраст такой упрямый, да и не хочет лишнего внимания. Слишком рано мир вокруг нее разделился на два лагеря - беззаветной любви и открытой враждебности.
Для людей, окружавших Марийку, она была светлой звездочкой. Для чиновников - бельмом на глазу. Зона должна наводить страх, зона должна вымирать! А тут возьми и родись ребенок, которого поселенцы, воспрянувшие духом, окрестили верой и надеждой Чернобыля.
«ЗДЕСЬ ЖИВЕТ ХОЗЯИН ДОМА»
Центральная дорога через Чернобыль ведет прямо к атомной станции. Туристов по ней возят автобусами, дозиметр на виду. Что за цифры там мелькают, не важно. Главное, что приборчик работает, а значит, вокруг радиация и ты уже почти герой! Но чтобы узнать столицу зоны ЧАЭС такой, как она есть, надо сразу за указателем свернуть с центральной дороги на разбитую улочку.
По обе стороны - черные остовы домов, сквозь которые давно проросли деревья, поваленные заборы. Теперь сворачиваем по развилке влево и… Контраст поразительный! Крепкая, большая кирпичная усадьба, выкрашенный забор. За оконным стеклом лист бумаги с надписью: «Здесь живет хозяин дома». В этих словах и гордость, и предупреждение тем, кто, случается, забредает в Чернобыль сталкерскими тропами. Впрочем, пришлые ведут себя смирно.
|
|
Мы на ночь двери не запираем. У нас тут коммунизм, - шутит председатель общественной организации «Возрождение Чернобыля» Галина Волошина, приветливо распахивая ворота. За ними вскопанный огород, сад, пчелиные улики. - А вот за огородом сразу речка, рыбу там ловим. Летом просто рай! Моя семья и не уезжала отсюда вовсе.
До аварии у Галины в Чернобыле было несколько домов и городская квартира. Все, что им дали после - 36 квадратных метров полезной площади в Днепродзержинске. На восемь человек! И это в городе, где поблизости от жилых зданий расположены хранилища уранового производства Приднепровского химзавода, где пыль с графитового предприятия засыпала все улицы, как пудрой.
Я понять сначала не могла, что это так на траве поблескивает. А мне поясняют - это же графит! Три дня там провела и больная стала, - вспоминает Галина. - Я в Днепродзержинске фон померила - ужаснулась просто. У меня же дома в Чернобыле стрелка дозиметра не дрогнет! Вот и вернулись сюда. Раньше я в детском садике работала, в отделе кадров на судостроительном заводе. А после аварии перешла в типографию. Теперь на пенсии. Зато при работе сыновья.
А еще Галина поделилась со мной тайной: первой в Чернобыле девочка Таня родилась, это в 1987 году было. Но они с мамой куда-то быстро уехали. А Марийка родилась и осталась.
Поэтому она для нас - единственная. Все за нее боролись!
ВРАЧ ПОСТАВИЛ ДИАГНОЗ: ОПУХОЛЬ
На улице, где сейчас живет Лидия Совенко, мама Марийки, я насчитала пять хозяйских домов. От центра города близко. Дом Лиды на несколько просторных комнат выкрашен, выбелен, вымыт до блеска.
В Чернобыль Лидия перебралась в 1993 году из Желтых Вод, когда закрылось оборонное предприятие, на котором работала. Она по вахтам стала мотаться, муж в Читу на заработки уехал. Отношений как бы и не стало, но об этом уже не жалели. Старшая дочка в институте училась, сын - в училище. Взрослые дети, вот и хорошо.
В зоне браки «на одну вахту» нередко случаются. Но у Лиды с Михаилом Ведерниковым все было по-другому, и она перебралась к новому мужу в дом у затоки Припяти. А дальше все так серьезно стало, что серьезнее и не бывает.
Я сначала к этим ощущениям не сильно прислушивалась, но все же решила сходить к врачу на прием,- вспоминает Лидия. - Доктор посмотрел на УЗИ и поставил диагноз: опухоль. Сказал, чтобы готовилась к операции, даже дату ориентировочную назвал. Но у меня сомнения были. Двух детей все же родила, имею опыт.
Нежданную беременность 46-летняя Лидия переносила легко и незаметно для окружающих. Марийка родилась в четыре утра 25 августа 1999 года. Отдав теплый комочек мужу, мама на второй же день вышла на работу в магазин. Был переучет, и хозяин переложил на нее все дела. Пока раскрутилась, десять дней прошло.
Только потом позвонила в администрацию зоны и старшей дочери. «Мама, вам Бог дал!» - ответила она.
А в администрации пришли в ужас.
«ПУСТЬ РАСТЕТ СЧАСТЛИВОЙ!»
Ольга Рудченко одна из первых это божье чудо увидела:
Помню, соседка прибегает ко мне и прямо кричит: «Оля, неси скорей молока! Лидка девочку родила!» Я за крынку и кинулась к Лиде в хату. А там это маленькое, смешное такое на диванчике лежит, ручками-ножками мотает. А Миша перед ним на коленях стоит. Увидел меня, улыбнулся и стал приговаривать: «Ножки две, ручки две, два глазика, два ушка. Пусть растет счастливой!»
От коровок Ольги и Андрея Рудченко девочка подкармливалась до девяти месяцев, пока Лида с Михаилом свою телочку не завели. Ни копейки добрые люди не брали - это же для звездочки Марийки!
Удивительная пара Ольга и Андрей. Повезло им, казалось бы, как никому. После аварии перевели не в графитовый Днепродзержинск, а к самому синему морю - распределили на строительство Крымской атомной, дали квартиру в Щелкино. Живи и радуйся - курорт! А продержались всего восемь лет.
Я-то ничего, мог остаться и в Крыму. А вот жена совсем сдавать стала, - рассказывает Андрей Антонович. - Утром проснется, свесит ноги с кровати и начинает плакать: мне Чернобыль снился, мне наша хата снилась. И так через день! Не выдержал я ее мук, говорю: «Давай, Оля, будем ехать!»
Квартира в Щелкино тоже, конечно, пригодилась. Внуки выросли, ездят к морю в отпуск. А Ольга и Андрей у себя в заброшенном доме целую ферму развели. Вот и сейчас держат бычка и двух коровок, которые недавно еще двух телочек привели.
Вы напишите, может, кто-то наших телочек захочет купить? Хорошо уступим, - просит Ольга Григорьевна. - А то моему Андрею живность резать - как себе ножом по сердцу.
ПОХИЩЕНИЕ МЛАДЕНЦА
Я понимала, что нас из зоны выгонять будут. Так и случилось. Приезжали, уговаривали, угрожали, стыдили, что ребенка в радиации держу. На хозяина моего давили. Помню, пришел он ко мне и зло так говорит: «Сколько тебе денег дать, чтобы ты убралась?!» А потом вот какая история случилась.
Марийке полтора месяца было, когда хозяин магазина вроде смягчился. Позвал Лиду в райцентр Иванков, чтобы помочь сделать дочери метрику. Пока ездили туда-сюда безрезультатно, к Михаилу гости пришли. Подпоили мужика, соврали, что Лида больше в Чернобыль никогда не вернется, и увезли с малышкой в село Сукач Иванковского района. Все, дескать, решили мы вопрос с жильем. А хата холодная, сырая. Позже оказалось, что всего-то на месяц ее у какой-то бабки сняли.
Я Михаила чудом встретила, когда мы назад ехали. Тормошу, спрашиваю, где дитя. Когда узнала, кинулась к Марийке, а она вся замерзшая, просто синяя уже. Говорю хозяину магазина: «Везите нас назад!» В Чернобыль Лиду хозяин так и не повез. Пришлось ехать с дочкой в Киев. Пару месяцев по квартирам знакомых жила.
Марийка после похищения заболела сильно, но вылечили. В Киеве ее и окрестили. Обежав тридцать три чиновничьих порога, Лида метрику дочке все же сделала. И добилась, чтобы местом рождения Чернобыль назван был. После 1986 года такой документ - единственный.
А потом мы вернулись назад. Марийку я тайком в машине провезла. До весны из дома старалась не выходить. Если кто из проверяющих постучится, Михаил двери откроет и говорит, что меня нет. А когда тепло стало, я уже с коляской гулять начала. Тут меня и обнаружили. Все заново началось.
Пока Марийке не исполнился годик, Лида в Чернобыльском центре дочку обследовала - от пальчиков на ножках до волосиков на головке. Все врачи дали заключение: здорова!
Знаете, были моменты, когда готова была сдаться, ехать куда глаза глядят. Но люди умоляли: не увози девочку, держись! Это наша надежда, это наша вера. Это возрождение Чернобыля!
СУД ПРОТИВ ПРОКУРОРА
Удивительное дело, но всех, кто так рьяно корил Лиду с Михаилом за «издевательство» над ребенком, ничуть не интересовало, что будет с Марийкой, покинь она зону. Ехать Лида могла только в Желтые Воды - в квартиру, где жил первый муж, взрослые дети, где для младенца попросту не было места. Ну а экология Желтых Вод - вопрос отдельный. На рудниках урановых город стоит. И это там предлагали «оздоравливать» чернобыльскую девочку?
Последним в наступление пошел прокурор Припятской прокуратуры Сергей Дубчак. В 2001 году он подал иск в суд. В интересах, разумеется, ребенка: в связи с тем что отец и мать не хотят заботиться о дочери, ходатайствуем о лишении их родительских прав и передаче Марии Ведерниковой в органы опеки. А это значит - в детский дом!
Местные бабушки, которые от Марийки чиновников отгоняли, Лиду на суд в Иванков не пустили. Испугались, что пока не будет матери, девочку опять украдут. Сами поехали. Что они уже там судье говорили, не знаю. Но суд прокурорский иск отклонил, - вспоминает Галина Волошина.
Только в 2002 году стало немного полегче. Заместитель начальника Администрации зоны отчуждения Валерий Рынденко помог отцу девочки трудоустроиться - из-за скандала с дочкой с прежней работы его выдавили. Лида почувствовала, что отношение к ним немного поменялось.
«МОИ ВНУКИ ТОЖЕ В ЧЕРНОБЫЛЕ ВЫРОСЛИ»
В память о тех годах у Лиды целая папочка. В пластиковые файлы бережно сложены все документы - история борьбы за Марийку. Есть здесь и стихи, написанные в честь девочки местным поэтом Аркадием Цверчковым, и письма людей, которые выражали свою поддержку, когда о девочке из Чернобыля вышла первая публикация. И справки о дозиметрическом контроле.
Смотрите, здесь все чистое, я ее в чистом месте растила, чистыми кормила продуктами, - говорит Лидия, показывая заключения экспертов Чернобыльского радиоэкологического центра.
Такие же справки здесь берегут в каждом доме, словно охранные грамоты. Цезия в молоке 12 при допустимой норме 100, стронция - 3,6 при норме 20. И так по всем продуктам, которые поселенцы растят и производят. Не для себя хранят чернобыльцы эти бумажки - для других. Чтобы видно было: не фанаты они, не смертники и уж тем более не идиоты, чтобы подвергать опасности себя и близких! Здесь чистые места, а значит - жизнь имеет право быть!
О том, что радиоактивные плевки 4-го энергоблока ЧАЭС волшебным образом миновали Чернобыль, было известно сразу после аварии. Но постановили: зоне быть 30-километровой, и так до сих пор. Работники Чернобыльской атомной станции полушутя называют саркофаг над разрушенным реактором «кормильцем». Вот и зона тоже кормилица. Или - кормушка.
У меня внуки тоже в Чернобыле выросли. Родились за пределами зоны, а потом мы спрятали их в сумки и сюда привезли. Все, у кого маленькие дети были, возили их в Чернобыль на каникулы, - вспоминает Галина Волошина. - Так что зря Лиду корили: держишь ребенка без общения со сверстниками. Общалась она, и друзья у нее были. И в школу пошла подготовленная!
ПЕРВЫЙ УЧИТЕЛЬ
Михаил Шилан, педагог с 37-летним стажем, до сих хранит Марийкину парту. И не на улице, где дождь и снег, а в доме!
Когда ей время пришло в школу готовиться, я Лиде букварик дал, книжки для чтения. А потом подумал: ну что она будет сама с ребенком заниматься? Я же учитель младших классов! Поставил парту, взял звонок от рыбацкой удочки и стали мы с Марийкой уроки проводить. Позанимаемся, я позвоню в звоночек - перемена. Марийка побегает по двору, на качельках покачается, а потом снова за науку. Так арифметику мы с ней прошли, чтение, грамоту. Девочка способная, развитая!
А еще Михаил Павлович вспоминает, как облаченные властью люди исподтишка его укоряли: «Ну что ты с этим ребенком занимаешься, она же тут как дикарка растет». Сами вы дикари! У учителя дом - как писанка. А во дворе целый музей под навесом. Тут и фонарь, которому сто лет, и мухоловки стеклянные старые, и гребни деревянные, обмолоты, кувшинчики разнообразные и части военных снарядов, которые Припять на берег вымыла. А еще коряги причудливые. Все в Чернобыле найдено.
ДАТА БЕЗ РАДОСТИ
И вопрос с учебой для дочки Лидия решила, хотя чиновники язвили: где ты в зоне школу найдешь? Нашла ее в Иванкове. Там же в райцентре сняла для Марийки квартиру с доброй хозяйкой. Сначала возле дочки как можно чаще старалась быть, а потом стала приучать к самостоятельности. Так и живет Марийка всю рабочую неделю в Иванкове, бегает в школу, уроки делает. А на выходные приезжает отдыхать к маме.
Оценки у нее отличные и английским занимается, - гордится Лида.
С отцом девочка тоже видится, хотя нечасто. Мужики - они сильные, но ломаются быстро. Так и с Михаилом вышло. Потому и ушла от него Лида, присмотрев новый дом. На алименты не стала подавать - сейчас у нее есть пенсия и работа. Сама дочку одевает, обеспечивает. Вот стали собирать на компьютер - Марийкину мечту. Правда, собирать придется долго.
Хоть бы опять проблемы не начались, - вздыхает Галина Волошина, провожая нас до дороги на Киев. - У Марийки пропуск в зону закончился, так дали только временный - на месяц. Дескать, в списках самоселов ее нет. Опять Лиде хлопотать придется.
Поселенцев в 90-х годах прошлого века, по словам Галины, в Чернобыльской зоне полторы тысячи было. Теперь три десятка осталось. Вот и Марийкиных защитниц многих нет уже в живых. Не радиация убила - старость. Среди тех, кто в Чернобыле живет, инвалидов нет, и никто этого статуса не добивается.
Сейчас в центре столицы зоны поспешно разбивается парк, под который снесены до 20 ветхих строений и старый универмаг. Когда я покидала Чернобыль, рабочие ворочали комья чернозема. До 26 апреля, говорят местные, елочек хотят понатыкать - чтобы высоким гостям, которые сюда зачастят, красиво было. Мероприятия на 25-летие аварии на ЧАЭС действительно гото вят большие. И уже не понятно, горестная это годовщина или повод для торжества? Поселенцам круглая дата точно будет без радости. Вот если бы помогли наконец Марийке - был бы праздник!
Город, который мы потеряли
Мои родители переехали в Припять в 1979 году. Я тогда служил подводником на Тихоокеанском флоте, и со службы возвращался уже в новый дом. Как раз строили четвертый блок Чернобыльской АЭС, он был на стадии пуска. Все проходило, как у всех: начал работать, женился, родились две дочери. Припять нам безумно нравилась. Даже впоследствии вспоминая о ней, мы жалели о том , какое место потеряли. Это был молодой, современный, красивый город, но авария у нас его отобрала. Город располагался на берегу реки Припять, это очень живописное место, полесье. То есть мы жили в городе, но пользовались всеми деревенскими прелестями. Наверное, я бы многое отдал, только чтобы все вернулось и стало таким, как раньше. Если бы это было возможно, я не раздумывая перенесся бы обратно - в ту Припять, которую знал молодым.
Ночь без света и свет после ночи
В тот роковой день я, как всегда, пошел на работу к четырем часам дня, ничего не предвещало беды. Не было каких-то тревожных ощущений, предчувствий: все происходило так же, как и в любой другой рабочий день. Я, правда, работал две смены подряд , подменял товарища. Первая смена подошла к концу, в полночь началась вторая . На смену ко мне пришел старший оператор Анатолий Кургуз. Мы знали о том, что на блоке проводится эксперимент, и что мощность реактора падает. Поэтому нам нужно было находиться не в самом центральном зале. Будь мы тогда там, то просто не выжили бы. В операторской комнате была такая небольшая каморка, она была сделана в полкирпича. И, представьте себе, именно эта крохотная каморка меня и спасла. Я только зашел туда и через несколько секунд услышал взрыв такой мощности, что в первый момент мне показалось, что все вокруг меня встряхнулось и подпрыгнуло. Вокруг зашипело, начало сыпаться, стало жарко и тяжело дышать. Я хватал себя за руки, и не понимал - жив я еще или нет, реально ли все происходящее или это какой-то страшный сон.
Олег Иванович с женой и дочками. Фото: семейный архив
Как такового страха поначалу не было, испуг возник уже позже, после второго взрыва. Я упал на пол, дышать там было легче, воздух был прохладнее . В это время мой напарник кричал от боли в операторской комнате, с трудом он дополз до меня. Толя был опытнее меня, он тогда сказал: «По-моему, мы крепко попали». Страха уже не осталось, нужно было выбираться. Но как, если кругом темнота и мы не видим даже друг друга? Помня структуру блока, мы наощупь пытались выбраться разными путями. Но все было завалено бетоном и перекрытиями. Решили пробираться к аварийной лестнице. Только добравшись до света, я смог увидеть своего напарника и ужаснулся: на руках у него почти не осталось кожи, он закрыл ими лицо в момент взрыва. Уже позже, в московской клинике выяснилось, что и у меня было 80% ожогов тела, но Толе попало сильнее. Тогда все мы были мокрые и грязные, и еще не понимали всей опасности. Когда бежали по улице по выброшенному графиту, из жерла реактора поднимался высокий столб свечения. Он был похож на северное сияние. Увиденное пугало и завораживало. Но о том, как все это на нас отразится, мы узнали позже.
Три километра до семьи
Толю увезли на скорой. Я вместе с другими операторами с АЭС, такими же мокрыми и грязными, вернулся к административно-бытовому корпусу. Мне кажется, меня отчасти спасло то, что я тогда тщательно вымылся специальным порошком, полностью поменял одежду. Нас стали собирать на первом этаже, там были и операторы из третьего блока. Мы спешно обсуждали, что же произошло на самом деле. Паники не было, хотя в душе, может, кто и боялся. Все говорили: реактор разрушен, а до города три километра. Там наши дети, наши семьи - 60 тысяч человек, которые спали и не знали о случившемся. Знаете, наверное, это прозвучит странно, но в момент аварии я думал не только о своих родных, но и обо всем городе. Мысль была одна: если мы уже попали в эту ситуацию, необходимо принимать решение, действовать, выполнять свои обязанности. Тем временем мне становилось все хуже, скорая увезла в больницу. Но даже зам главного инженера не понимал масштабов беды. Он говорил: «Ребята, ну, случилась авария, хоть и серьезная, отправят в Москву под лечиться - потом вернемся. Он не знал, что в столицу многие едут уже умирать. Туда забрали особо тяжелых. Мы не вставали, не было аппетита, в моем случае шла речь о пересадке костного мозга. Все несколько месяцев, что я боролся за жизнь, за мной ухаживал старший брат. Я выжил, но все это время не видел ни жену, ни детей.
Уезжайте на пару дней
На момент аварии у меня уже было двое детей: одной девочке год и десять месяцев, другой - два месяца. Меня увезли на скорой, потом отправили в Москву. О произошедшем моя жена услышала уже от жителей Припяти. В городе все передавалось через сарафанное радио. Людей предупреждали, что надо закрыть форточки, меньше выходить на улицу, разносили таблетки йода. Женщины передавали друг другу, что лучше не выпускать детей в песочницу. Хотя в это время дети как раз там и играли, люди на улице отмечали свадьбы. Был выходной, город жил своей жизнью. А по улице уже ходили военные в респираторах. Первое время, действительно, никто не понимал, что же на самом деле произошло. Жена сразу же собрала детей, попробовала уехать в деревню неподалеку, но ту деревню тоже выселяли. В итоге супругу на машине забрал ее отец и отвез в Гомельскую область. Но и там надолго задержаться не получилось - облако прошло шлейфом и по Белоруссии.
Молодым рекомендовали уехать, стариков особо не дергали. Моя семья снова села на машину и уехала - уже в Минск, к тете. Их сразу поместили в больницу на обследование. Отобрали одежду, выдали чистое, взяли кровь. В Припяти эвакуацию объявили 27 числа, сказали по радио: вы уезжаете на три дня, берите минимальное количество вещей. Моя жена, хоть и уехала раньше, тоже ничего не взяла: все документы, золотые цепочки, детские игрушки, одежда - все это осталось там, в Припяти. Они думали, что вернутся. Не брали никакой еды, консервов, игрушек, дорогостоящих вещей. Для маленького двухмесячного ребенка взяли только пеленки. Как мне потом сказали врачи, в зависимости от районов Припяти, люди получили дозу излучения в размере от 50 до 70 бэр. А острая лучевая болезнь первой степени это 100 бэр и выше. До осени жена и обе маленькие дочки находились в санатории Славянска в Донецкой области, куда им удалось получить путевку от профкома станции . Туда я за ними и приехал через полгода, уже получив вторую группу инвалидности.
Папа - ликвидатор
После аварии, спустя год-два, нас вызвали в клинику, мы встречались с Раисой Горбачевой. Мы, ликвидаторы, конечно, наблюдались у врачей постоянно. Но Горбачева спросила: «Может, что-то вас еще беспокоит? Скажите мне». Тогда наши жены ответили, что хотели бы обследовать детей. Через несколько дней их уже прикрепили к Морозовской больнице, где их наблюдали до 15 лет. Туда можно было обратиться в любой момент. Конечно, были какие-то вопросы по щитовидке, но сейчас у меня уже три внука, так что все обошлось.
Девочкам мы стали объяснять, что произошло, уже, наверное, в старших классах. Я особо эту тему не заострял, но они знали, что я занимался и занимаюсь по сей день общественной работой, связанной с аварией на Чернобыльской АЭС. То есть они уже понимали, что папа - ликвидатор, что папа был в ту ночь на работе. А потом они узнали, что и сами жили в Припяти. Обе рассказывали, что у них в школе тогда ходили шутки про Чернобыль: там, мол, и яблоки больше, и чуть ли не двухголовые коровы бегают. Они слушали это, но никогда не говорили, что были там сами. «Да, - говорили они мне, - мы понимаем, что это просто такие шутки». Мы с женой рассказывали детям о том, в каком красивом городе мы жили, о том, почему нам пришлось его покинуть. «Вряд ли, - объяснял я им, - ваше поколение и даже ваши дети смогут там жить». Одна из моих дочек училась в МГУ, сейчас она журналист, но о Чернобыле пока писать не хочет.
Пустышка из прошлого
Я не видел брошенный город сразу после эвакуации, посмотреть на него вновь мне удалось лишь через четверть века. Я посетил станцию, Чернобыль, Припять. Конечно, когда я приехал с сопровождающими в город, его вид меня удручил. Припять превратилась в город-призрак. Сейчас я думаю: может, и не надо было туда ездить? Тогда я бы смог запомнить его таким же красивым, каким он был до всего этого. Я был настолько впечатлен, что очень долгое время вспоминал эту поездку. В Припяти у нас была такая аллея с лавочками по обеим сторонам. И спустя 25 лет я увидел только одну скамейку, где мы с моей компанией всегда встречались, там же я познакомился со своей женой. Еще более меня растрогала моя квартира, где мы жили четверть века назад. Входной двери не было, обои висели оборванными, мебели не осталось. Но на кухне на стене оставался висеть шкафчик. Открыв его, я удивился : там стояли детские бутылочки моей двухмесячной дочки, из которых мы кормили ее смесью. На них даже соски остались, представляете? Перед моими глазами сразу возникли те годы, когда мы так счастливо жили в Припяти. Я попросил сопровождающих сотрудников МЧС проверить степень излучения в квартире, бутылочки не фонили, и мне разрешили их забрать. Соски я выкинул, резина все-таки больше принимает излучение в отличие от стекла. В Москве жена, увидев эти бутылочки, заплакала.
30 лет спустя
Как прошли эти годы после аварии? Меня, как особо тяжелого, оставили в Москве. Нужно было часто обследоваться и наблюдаться. Лет пять я, как это называю «резался», то есть меня клали на операции. Психологически мне потребовалось лет 8-10 на восстановление. Врачи говорили: «Ребята, жизнь не кончена, надо восстанавливаться, искать себя». Первое время заниматься ничем не хотелось, все силы уходили на восстановление здоровья. Но я нашел себя в общественной работе, работал в «Союзе Чернобыль», который отстаивает интересы чернобыльцев.
Сейчас ряд льгот, конечно, урезали, что не очень правильно. В девяностых было сложно, как и многим: девять месяцев мне не платили пенсию. Но этот период мы прошли. Сегодня я возглавляю одну из районных общественных организаций Москвы, вместе мы готовимся к 30-летию со дня авария на Чернобыльской АЭС. Жена периодически спрашивает: «Зачем тебе это нужно? Может, лучше отпустить эту тему?» Думаю, так она оберегает мою психику. Но я отвечаю: «Я не был в Афганистане и Чечне, но я был в Чернобыле». И на Митинском кладбище лежат 28 моих товарищей, поэтому это - мой долг перед ними и их семьями. Дети это понимают, успокаивают маму: это папино занятие, папин крест.
